Форум
События
Галерея
Публикации
Поиск
Регистрация
Вход
AdminAdmin- Сообщения : 309
Репутация : 1
Дата регистрации : 2018-02-06
Возраст : 66
Откуда : Рязанская обл. г. Скопин 
Житие в станице Староминской.... Как убивали казаков.
Пн Мар 12, 2018 1:51 pm
В конце февраля 1920 года в станице Староминской установилась Советская власть, и сразу же началось репрессивное проведение в жизнь политики «военного коммунизма» – практически не ограниченное изъятие у населения излишков хлебного зерна. Только за этот год и только из станицы Староминской было изъято и вывезено полтора миллиона пудов хлеба. Продразверстка явила собой новое слово в теории социалистического строительства и стала первым, невиданным дотоле обретением новой власти.
Казаки, и не только, приняли такую политику, естественно, без восторга. То в одном, то в другом месте начали создаваться отряды вооруженного сопротивления новым порядкам. Десятками и сотнями уходили казаки кто в степь, кто в плавни. Трудностей с вооружением не возникало, почти все казаки, бросившие в свое время фронт, возвратились домой с оружием. А белые, отступая, оставляли в станицах не только винтовки и пулеметы, но иногда даже пушки.
В округе действовало несколько антисоветских отрядов. В районе Старощербиновской - отряд есаула Мозуля, между Кущевской и Шкуринской – отряд Ивченко, между Староминской и Уманской – отряд Дрофы. В апреле 1920 года под Канеловской казаки из отряда Ивченко жестоко расправились с председателем Староминской волостной продовольственной конторы Кубышкиным. Согласно версии писателя-эмигранта Федора Кубанского (Федора Ивановича Горба), это произошло на полпути между Староминской и Уманской, и осуществили эту расправу казаки сотника Дрофы. Стычки бело-зеленых с красными происходили по всей округе и были беспощадными и кровавыми.
Дрофа был наш, староминский, казак, происходил из бедной семьи, рано осиротел и воспитывался в семье своего крестного отца, по-церковному – восприемника. В памяти земляков он остался беспредельно храбрым, крутым в отношении равных себе по чину, требовательным к себе и подчиненным, но добрым и справедливым в отношении рядовых казаков. В книге писателя Бориса Крамаренко «Плавни», ставшей заметным литературным явлением конца 30-х годов, Дрофа выведен одним из основных её персонажей, и, к чести писателя, нигде не называется им бандитом, а только уважительно по имени-отчеству – Марк Сергеевич Дрофа. Настоящее его имя, тем не менее, не Марк, а Михаил. Как и чином он был не сотник, а полковник.
В последнем романе Федора Кубанского «Сказание об орлах земли родной» (Буэнос Айрес, Аргентина, 1977 год) подробно описывается расстрел в ст. Староминской казаков, арестованных в отместку за расправу над продкомиссаром Кубышкиным. Лично у меня это место в романе вызывает шок, потому как речь в нём идет о расстреле моего прадеда Ивана Петровича Гавриша.
Всё, что я знал с детства о своём предке, я знал исключительно со слов своей прабабушки Евдокии Афанасьевны Гавриш и бабушки Натальи Ивановны Великой (урожденной Гавриш). Позже, озабоченный трагической судьбой своего прадеда, описал её в ряде своих краеведческих разработок, посвятил этой теме несколько очерков в книге «Наша малая родина». Но нигде, ни в архивных, ни в печатных источниках, я не находил ни единого слова в подтверждение бытовавшей в нашей семье легенды. А тут не легенда, а подробное описание трагического события.
… Вскоре после гибели Кубышкина в станицу прибыла Чрезвычайная тройка по борьбе с контрреволюцией во главе с неким Авраамом Закидальским. Говорили, что он старый революционер-большевик, еврей-коммунист, что для борьбы с контрреволюционным казачеством его направил сам Троцкий, его старый приятель. Но точно никто не знал, а спрашивать просто боялись.
С первых же дней прибытия Чрезвычайной тройки началась суровая расправа с населением. По приказу Закидальского было арестовано несколько десятков заложников из числа знатных казаков старшего возраста, обвинявшихся в укрывательстве бандитов. Через несколько дней двоих казаков из этого числа – Самойла Костенко и Ивана Гавриша – тройка приговорила к расстрелу.
Обоих осужденных вывели из арестантского помещения ревкома, привели на Христо-Рождественскую площадь и поставили возле ограды у глухой кирпичной стены церковного дома.
- Братцы, братцы! Дозвольте мне сказать последнее слово! – выкрикнул прерывающимся голосом Костенко.
- Что ж ты хочешь сказать, казачья контра? Ну, ладно, говори! – зло оскалившись, согласился Закидальский, сидевший на коне, возле спешенного взвода красноармейцев.
- Братцы, я абсолютно неповинен в тех обвинениях, за что осужден тройкой, - начал Костенко. – В моём доме никто из бандитов никогда не скрывался. Хотя я и принадлежу к зажиточным казакам, я против новой власти не выступал и не выступаю. В Белой армии служил по мобилизации, а не добровольно. Под Воронежем моя сотня одна из первых бросила фронт и отказалась воевать против красных, когда мы узнали, как в Екатеринодаре Покровский вешал членов Кубанской Рады, наших выборных народных представителей…
При этих словах Костенко Закидальский злобно заскрежетал зубами и выкрикнул:
- Отставить лживую пропаганду! Посмотреть на вас, то вы все невинные ягненки. Чрезвычайная тройка точно установила вашу виновность в поддержке бандитов и вашу антисоветскую деятельность.
- Шо ж, так тому и быть, - обратился к станичникам Гавриш, - пусть наши жертвы послужат уроком для других. Призываем станичников прекратить бесполезное сопротивление и вернуться к мирной жизни. Прощайте, станичники, не поминайте нас лихом.
Повернувшись к церкви, казаки хотели было перекреститься, но руки их были связаны.
- Господи, прости нам все наши грехи, вольные и невольные, - успел произнести кто-то из казаков.
- По врагам революции - огонь! – зычно скомандовал Закидальский.
Раздался нестройный залп Особого взвода красноармейцев, и оба осужденные упали и забились в предсмертной агонии.
Комментировать этот эпизод в романе эмигранта-земляка я не буду. Скажу лишь, что до сего времени я относил расстрел своего прадеда к массовой расправе над земляками на Базарной площади станицы Староминской. Оказывается, расстрел производился в ограде Христо-Рождественской церкви, и этот факт хотя бы немного греет мне душу: расстреливаемые казаки находились под сенью Церкви, а значит, под дланью Бога.
Как убивали казаков
Со слов своей прабабушки, я знаю, что родился Иван Петрович в 1871 году, а расстреляли его в 1920 году, обвинив в пособничестве действовавшей в окрестных плавнях «банде» полковника Дрофы. В чем выражалось это пособничество, бабуся не разумела, да и я таким вопросом тогда не задавался.
Семья моего прадеда и впрямь была зажиточной, да и сама бабуся была не из бедного рода: по списку торгово-промышленных предприятий Кубанской области, согласно Кубанскому календарю на 1916 год, крупным рыботорговцем в Староминской значился мой прапрадед по маминой линии, отец моей прабабушки, Афанасий Федорович Коваленко. Ничего больше о своем далеком пращуре я не знаю, но немало знаю про свою прабабушку.
Многим я обязан в своей жизни нашей бабусе, и, прежде всего, неожиданным проявлением в себе интереса к истории своей семьи, своего рода, своей малой родины. Случилось это, правда, много позже, а тогда я был еще пионером и, конечно, неверующим, но бабусе верил безоговорочно.
«В начале было Слово…» - часто говаривала она. От кого прослышала о Слове неграмотная бабуся, можно только гадать. Но сказки Пушкина знала наизусть, хотя и не знала, кем они были написаны, и мой младший брат Володька безбожно врал всей улице, что бабуся у нас учительница.
Итак, в начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Позднее я для себя уяснил, что история – это тоже Слово. Божественное Слово, когда она понимается как направляемый волей провидения процесс. Однако написанная, она перестает быть божьей милостью или божьей карой, превращается в чисто человеческий продукт. И хотя у историка всегда есть возможность всесторонне осмыслить описываемое явление, не впасть в субъективизм, остаться до конца честным в трактовке тех или иных исторических событий, честности в истории зачастую как раз не хватает.
И именно трагическая судьба предка подтолкнула меня к поиску сведений о нем, о других своих родственниках и земляках в архивных и прочих источниках. В 20-м году прабабушка лишилась своего мужа, а в 30-м и своего дома, реквизированного у нее для общественных нужд станичной властью. Оставшись без собственного угла, более того, кинутая своими родными детьми, Евдокия Афанасьевна пошла по чужим людям, пока в 1939 году её не приютила моя мама, её внучка, Екатерина Антоновна Широкобородова, уговорившая мужа взять её в няньки мне и моему младшему брату. В общей сложности она прожила в нашей семье ровно 20 лет, и мы по праву считали её полноправным членом семьи.
От прабабушки я больше знал о женской ветви нашего рода, да и то, к сожалению, немногое. У Евдокии Афанасьевны были брат Григорий Афанасьевич и сестра Ульяна Афанасьевна. Но о них я узнал уже в наши дни, ознакомившись с метрическими книгами Христо-Рождественской церкви в нашем районном архиве. В книге за 1877 год обнаружил запись о том, что в этом году Ульяна Афанасьевна Коваленко вышла замуж за Андрея Ивановича Романенко. А в книге за 1897 год - запись о том, что у четы Романенко родился сын Дмитрий, крестной матерью которого стала сестра Ульяны Афанасьевны, Евдокия Афанасьевна Гавриш (Коваленко), а крестным отцом (восприемником) их брат, Григорий Афанасьевич Коваленко. Так породнились казачьи роды Романенко и Коваленко.
По всему видать, крепко породнились: из другой церковной книги, за 1893 год, я узнал, что 8 января 1893 года казак Иван Петрович Гавриш венчался на казачке Евдокии Афанасьевне Коваленко и поручителями по линии жениха выступили казаки Герасим Меркурьевич Кириленко и Федор Анисимович Карлаш, а поручителями со стороны невесты – казак Петр Авакумович Цыгикало и урядник Андрей Иванович Романенко. И опять мы видим рядом фамилии Коваленко и Романенко.
Об Андрее Ивановиче Романенко я знал не намного больше, чем о своем прапрадеде Коваленко. Только то, что в чине старшего урядника он участвовал в русско-турецкой войне на Балканах в 1877-1878 годах и был награжден орденом Святого Георгия 4-й степени. В изданной за рубежом повести «На привольных степях кубанских» описывается жизнь Староминской в мирное десятилетие перед первой мировой войной, и один из эпизодов посвящен станичному сбору, пришедшемуся на середину февраля 1914 года.
Зима в том году выдалась мягкая, и сход было решено провести прямо на улице. В обширном дворе нового атаманского правления (ныне в этом здании размещаются детская музыкальная школа и районный музей), рядом с длинной кирпичной конюшней для войсковых лошадей (ныне это здание ДЮСШ), собрались седобородые и совсем еще молодые казаки. Общим числом – более восьмисот человек. За поставленными в ряд столами – атаман станицы Староминской Емельян Иванович Ус, помощники атамана – Гавриш и Якименко, доверенные станичного общества Кириленко, Цыгикало, Романенко, Дмитренко, Шавлач, Карлаш, Дрофа, Мазняк, Костенко и другие. Всего более тридцати казаков.
В 1920 году их арестовали всех разом: Ивана Петровича Гавриша и Емельяна Демьяновича Якименко, Герасима Меркурьевича Кириленко и Петра Авакумовича Цыгикало, Андрея Ивановича Романенко и Сергея Климовича Дмитренко, Василия Яковлевича Шавлача и Федора Анисимовича Карлаша. Одновременно 83 человека. Взяли всех по смехотворному обвинению в избиении совпартработников. Доказать пособничество бело-зеленым было, очевидно, непросто, вот и возникла версия с избиением.
В числе арестованных были также мой дед по матери, Антон Зиновьевич Великий, и его теща, моя прабабушка (Дуська Гавришиха с грудным пацаном на руках, как баяли старики). Сергея Климовича Дмитренко, избиравшегося атаманом Староминской два срока подряд, с 1904-го по 1909 год, в последнюю минуту помиловали: за него ходатайствовала депутация казаков, собравшая 99 подписей в его защиту. Отпустили также казака Великого, у которого не было сыновей, а было шесть дочерей, земля на которых не выделялась, и поэтому записать его в зажиточные не представлялось возможным. А также его тещу, Евдокию Афанасьевну, на руках у которой был не только годовалый сын Олексий, но и трехлетняя дочка Ганна. Вот уж, действительно, верхом благоглупости было обвинить в избиении представителей власти женщину. Остальных арестованных расстреляли. В первой партии – казаков Костенко и Гавриша. И это было только начало кровавой Вандеи.
… В марте 1922 года в Староминской волости были подавлены последние очаги организованного сопротивления Советской власти. И тут же последовала волна новых арестов, причем не только «бандитов», но и их «укрывателей» и «пособников». Всего в Староминской волости, по данным Ейского отдела, было арестовано и расстреляно 90 «бандитов», 443 «укрывателя» и «пособника» и 143 заложника. Причем, в отношении последних не было выдвинуто даже формальных обвинений.
Из книги краеведа Э.А. Широкобородова «В начале было Слово».
Казаки, и не только, приняли такую политику, естественно, без восторга. То в одном, то в другом месте начали создаваться отряды вооруженного сопротивления новым порядкам. Десятками и сотнями уходили казаки кто в степь, кто в плавни. Трудностей с вооружением не возникало, почти все казаки, бросившие в свое время фронт, возвратились домой с оружием. А белые, отступая, оставляли в станицах не только винтовки и пулеметы, но иногда даже пушки.
В округе действовало несколько антисоветских отрядов. В районе Старощербиновской - отряд есаула Мозуля, между Кущевской и Шкуринской – отряд Ивченко, между Староминской и Уманской – отряд Дрофы. В апреле 1920 года под Канеловской казаки из отряда Ивченко жестоко расправились с председателем Староминской волостной продовольственной конторы Кубышкиным. Согласно версии писателя-эмигранта Федора Кубанского (Федора Ивановича Горба), это произошло на полпути между Староминской и Уманской, и осуществили эту расправу казаки сотника Дрофы. Стычки бело-зеленых с красными происходили по всей округе и были беспощадными и кровавыми.
Дрофа был наш, староминский, казак, происходил из бедной семьи, рано осиротел и воспитывался в семье своего крестного отца, по-церковному – восприемника. В памяти земляков он остался беспредельно храбрым, крутым в отношении равных себе по чину, требовательным к себе и подчиненным, но добрым и справедливым в отношении рядовых казаков. В книге писателя Бориса Крамаренко «Плавни», ставшей заметным литературным явлением конца 30-х годов, Дрофа выведен одним из основных её персонажей, и, к чести писателя, нигде не называется им бандитом, а только уважительно по имени-отчеству – Марк Сергеевич Дрофа. Настоящее его имя, тем не менее, не Марк, а Михаил. Как и чином он был не сотник, а полковник.
В последнем романе Федора Кубанского «Сказание об орлах земли родной» (Буэнос Айрес, Аргентина, 1977 год) подробно описывается расстрел в ст. Староминской казаков, арестованных в отместку за расправу над продкомиссаром Кубышкиным. Лично у меня это место в романе вызывает шок, потому как речь в нём идет о расстреле моего прадеда Ивана Петровича Гавриша.
Всё, что я знал с детства о своём предке, я знал исключительно со слов своей прабабушки Евдокии Афанасьевны Гавриш и бабушки Натальи Ивановны Великой (урожденной Гавриш). Позже, озабоченный трагической судьбой своего прадеда, описал её в ряде своих краеведческих разработок, посвятил этой теме несколько очерков в книге «Наша малая родина». Но нигде, ни в архивных, ни в печатных источниках, я не находил ни единого слова в подтверждение бытовавшей в нашей семье легенды. А тут не легенда, а подробное описание трагического события.
… Вскоре после гибели Кубышкина в станицу прибыла Чрезвычайная тройка по борьбе с контрреволюцией во главе с неким Авраамом Закидальским. Говорили, что он старый революционер-большевик, еврей-коммунист, что для борьбы с контрреволюционным казачеством его направил сам Троцкий, его старый приятель. Но точно никто не знал, а спрашивать просто боялись.
С первых же дней прибытия Чрезвычайной тройки началась суровая расправа с населением. По приказу Закидальского было арестовано несколько десятков заложников из числа знатных казаков старшего возраста, обвинявшихся в укрывательстве бандитов. Через несколько дней двоих казаков из этого числа – Самойла Костенко и Ивана Гавриша – тройка приговорила к расстрелу.
Обоих осужденных вывели из арестантского помещения ревкома, привели на Христо-Рождественскую площадь и поставили возле ограды у глухой кирпичной стены церковного дома.
- Братцы, братцы! Дозвольте мне сказать последнее слово! – выкрикнул прерывающимся голосом Костенко.
- Что ж ты хочешь сказать, казачья контра? Ну, ладно, говори! – зло оскалившись, согласился Закидальский, сидевший на коне, возле спешенного взвода красноармейцев.
- Братцы, я абсолютно неповинен в тех обвинениях, за что осужден тройкой, - начал Костенко. – В моём доме никто из бандитов никогда не скрывался. Хотя я и принадлежу к зажиточным казакам, я против новой власти не выступал и не выступаю. В Белой армии служил по мобилизации, а не добровольно. Под Воронежем моя сотня одна из первых бросила фронт и отказалась воевать против красных, когда мы узнали, как в Екатеринодаре Покровский вешал членов Кубанской Рады, наших выборных народных представителей…
При этих словах Костенко Закидальский злобно заскрежетал зубами и выкрикнул:
- Отставить лживую пропаганду! Посмотреть на вас, то вы все невинные ягненки. Чрезвычайная тройка точно установила вашу виновность в поддержке бандитов и вашу антисоветскую деятельность.
- Шо ж, так тому и быть, - обратился к станичникам Гавриш, - пусть наши жертвы послужат уроком для других. Призываем станичников прекратить бесполезное сопротивление и вернуться к мирной жизни. Прощайте, станичники, не поминайте нас лихом.
Повернувшись к церкви, казаки хотели было перекреститься, но руки их были связаны.
- Господи, прости нам все наши грехи, вольные и невольные, - успел произнести кто-то из казаков.
- По врагам революции - огонь! – зычно скомандовал Закидальский.
Раздался нестройный залп Особого взвода красноармейцев, и оба осужденные упали и забились в предсмертной агонии.
Комментировать этот эпизод в романе эмигранта-земляка я не буду. Скажу лишь, что до сего времени я относил расстрел своего прадеда к массовой расправе над земляками на Базарной площади станицы Староминской. Оказывается, расстрел производился в ограде Христо-Рождественской церкви, и этот факт хотя бы немного греет мне душу: расстреливаемые казаки находились под сенью Церкви, а значит, под дланью Бога.
Как убивали казаков
Со слов своей прабабушки, я знаю, что родился Иван Петрович в 1871 году, а расстреляли его в 1920 году, обвинив в пособничестве действовавшей в окрестных плавнях «банде» полковника Дрофы. В чем выражалось это пособничество, бабуся не разумела, да и я таким вопросом тогда не задавался.
Семья моего прадеда и впрямь была зажиточной, да и сама бабуся была не из бедного рода: по списку торгово-промышленных предприятий Кубанской области, согласно Кубанскому календарю на 1916 год, крупным рыботорговцем в Староминской значился мой прапрадед по маминой линии, отец моей прабабушки, Афанасий Федорович Коваленко. Ничего больше о своем далеком пращуре я не знаю, но немало знаю про свою прабабушку.
Многим я обязан в своей жизни нашей бабусе, и, прежде всего, неожиданным проявлением в себе интереса к истории своей семьи, своего рода, своей малой родины. Случилось это, правда, много позже, а тогда я был еще пионером и, конечно, неверующим, но бабусе верил безоговорочно.
«В начале было Слово…» - часто говаривала она. От кого прослышала о Слове неграмотная бабуся, можно только гадать. Но сказки Пушкина знала наизусть, хотя и не знала, кем они были написаны, и мой младший брат Володька безбожно врал всей улице, что бабуся у нас учительница.
Итак, в начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Позднее я для себя уяснил, что история – это тоже Слово. Божественное Слово, когда она понимается как направляемый волей провидения процесс. Однако написанная, она перестает быть божьей милостью или божьей карой, превращается в чисто человеческий продукт. И хотя у историка всегда есть возможность всесторонне осмыслить описываемое явление, не впасть в субъективизм, остаться до конца честным в трактовке тех или иных исторических событий, честности в истории зачастую как раз не хватает.
И именно трагическая судьба предка подтолкнула меня к поиску сведений о нем, о других своих родственниках и земляках в архивных и прочих источниках. В 20-м году прабабушка лишилась своего мужа, а в 30-м и своего дома, реквизированного у нее для общественных нужд станичной властью. Оставшись без собственного угла, более того, кинутая своими родными детьми, Евдокия Афанасьевна пошла по чужим людям, пока в 1939 году её не приютила моя мама, её внучка, Екатерина Антоновна Широкобородова, уговорившая мужа взять её в няньки мне и моему младшему брату. В общей сложности она прожила в нашей семье ровно 20 лет, и мы по праву считали её полноправным членом семьи.
От прабабушки я больше знал о женской ветви нашего рода, да и то, к сожалению, немногое. У Евдокии Афанасьевны были брат Григорий Афанасьевич и сестра Ульяна Афанасьевна. Но о них я узнал уже в наши дни, ознакомившись с метрическими книгами Христо-Рождественской церкви в нашем районном архиве. В книге за 1877 год обнаружил запись о том, что в этом году Ульяна Афанасьевна Коваленко вышла замуж за Андрея Ивановича Романенко. А в книге за 1897 год - запись о том, что у четы Романенко родился сын Дмитрий, крестной матерью которого стала сестра Ульяны Афанасьевны, Евдокия Афанасьевна Гавриш (Коваленко), а крестным отцом (восприемником) их брат, Григорий Афанасьевич Коваленко. Так породнились казачьи роды Романенко и Коваленко.
По всему видать, крепко породнились: из другой церковной книги, за 1893 год, я узнал, что 8 января 1893 года казак Иван Петрович Гавриш венчался на казачке Евдокии Афанасьевне Коваленко и поручителями по линии жениха выступили казаки Герасим Меркурьевич Кириленко и Федор Анисимович Карлаш, а поручителями со стороны невесты – казак Петр Авакумович Цыгикало и урядник Андрей Иванович Романенко. И опять мы видим рядом фамилии Коваленко и Романенко.
Об Андрее Ивановиче Романенко я знал не намного больше, чем о своем прапрадеде Коваленко. Только то, что в чине старшего урядника он участвовал в русско-турецкой войне на Балканах в 1877-1878 годах и был награжден орденом Святого Георгия 4-й степени. В изданной за рубежом повести «На привольных степях кубанских» описывается жизнь Староминской в мирное десятилетие перед первой мировой войной, и один из эпизодов посвящен станичному сбору, пришедшемуся на середину февраля 1914 года.
Зима в том году выдалась мягкая, и сход было решено провести прямо на улице. В обширном дворе нового атаманского правления (ныне в этом здании размещаются детская музыкальная школа и районный музей), рядом с длинной кирпичной конюшней для войсковых лошадей (ныне это здание ДЮСШ), собрались седобородые и совсем еще молодые казаки. Общим числом – более восьмисот человек. За поставленными в ряд столами – атаман станицы Староминской Емельян Иванович Ус, помощники атамана – Гавриш и Якименко, доверенные станичного общества Кириленко, Цыгикало, Романенко, Дмитренко, Шавлач, Карлаш, Дрофа, Мазняк, Костенко и другие. Всего более тридцати казаков.
В 1920 году их арестовали всех разом: Ивана Петровича Гавриша и Емельяна Демьяновича Якименко, Герасима Меркурьевича Кириленко и Петра Авакумовича Цыгикало, Андрея Ивановича Романенко и Сергея Климовича Дмитренко, Василия Яковлевича Шавлача и Федора Анисимовича Карлаша. Одновременно 83 человека. Взяли всех по смехотворному обвинению в избиении совпартработников. Доказать пособничество бело-зеленым было, очевидно, непросто, вот и возникла версия с избиением.
В числе арестованных были также мой дед по матери, Антон Зиновьевич Великий, и его теща, моя прабабушка (Дуська Гавришиха с грудным пацаном на руках, как баяли старики). Сергея Климовича Дмитренко, избиравшегося атаманом Староминской два срока подряд, с 1904-го по 1909 год, в последнюю минуту помиловали: за него ходатайствовала депутация казаков, собравшая 99 подписей в его защиту. Отпустили также казака Великого, у которого не было сыновей, а было шесть дочерей, земля на которых не выделялась, и поэтому записать его в зажиточные не представлялось возможным. А также его тещу, Евдокию Афанасьевну, на руках у которой был не только годовалый сын Олексий, но и трехлетняя дочка Ганна. Вот уж, действительно, верхом благоглупости было обвинить в избиении представителей власти женщину. Остальных арестованных расстреляли. В первой партии – казаков Костенко и Гавриша. И это было только начало кровавой Вандеи.
… В марте 1922 года в Староминской волости были подавлены последние очаги организованного сопротивления Советской власти. И тут же последовала волна новых арестов, причем не только «бандитов», но и их «укрывателей» и «пособников». Всего в Староминской волости, по данным Ейского отдела, было арестовано и расстреляно 90 «бандитов», 443 «укрывателя» и «пособника» и 143 заложника. Причем, в отношении последних не было выдвинуто даже формальных обвинений.
Из книги краеведа Э.А. Широкобородова «В начале было Слово».
Права доступа к этому форуму:
Вы не можете отвечать на сообщения|
|
|